МОЕМУ СПОНСОРУ «Хлопнул по карману – не звенит…» (Николай Рубцов) Самим собой заряженный в работы, Поэт не помнит, ел он или нет: Он ищет слово, строит рифмы-соты, Вопрос лелеет, стережёт ответ.
…Вам кажутся игрой его метанья, И своевольем – вереницы слов. Но он поэт, он должен в мирозданье Поставить мысль и образ – для основ.
А денег нет. Поэт забыл об этом. Какие деньги, если ты – поэт, И Сам Господь стоит в потоке света И говорит, что в каждом слове – свет!
В ДЕТСКОМ ДОМЕ
В детском доме "Алмазово" стены зеленого цвета, Няни курят, судачат, им скучно с чужими детьми, В силу разных причин тёткам надо работать хоть где-то: За "копейки" дежурят по суткам, а кто – до восьми.
Равнодушны и злы! Сквозь недетские жалобы Толя Умоляет, чтоб я пригласила его в выходной, Что ему не по силам сиротская лютая доля: Что парней из детдома увозят в Чечню на убой.
Он подслушал об этом от няни, курившей с подругой, После плакал всю ночь. Он бежать из детдома хотел. Только паспорта нет! А "менты" их гоняют по кругу. -Никому не нужны! - говорит он, белея, как мел.
Мальчик прав безнадёжно! России сегодня кто нужен? Все по кругу бежим, правит «бал» олигарх-сатана, По приказу "замочит" любого ракалия дюжий: Упадём - нас притопчет пропахшая спиртом страна.
ВОЛНЫ
Табуны бирюзовых коней возвратились из странствий, Белопенные гривы кладут на пески золотые, Чуть поодаль другие приветствуют весело: - Здравствуй! Берег милой земли обнимают, звенят, как литые.
Отступают с шипеньем, опять наплывают, вздыхают, Голубые ракушки радушно выносят в подарок: Двух медуз и звезду положили услужливо с краю На плиту стопудовую между танцующих барок.
Отвязать бы одну, покататься по Чёрному морю! Вот лодчонка шальная плывёт, шум не слышен моторный, Ветер хлещет с размахом, сопенью, рычанию вторя, Хочет свечками волны поставить, но слишком проворны.
САПОЖНИК
Иван Иванович тачает сапоги, Он с бодуна и утром встал не с той ноги, Велит примерить сапожок, привстать, присесть... Ах, говорят, что "порох" у Ванюши есть!
- Ах, Ваня, Ванечка, подбейте каблучки! - Сосед мой, Ванечка, ботинки мне узки! - Иван Иванович, как хорошо у вас! - Вы, Маня, солнышко! Ну, дайте мне сейчас
Примерить туфельку, поправить ремешок. Пожалуйста, попробуйте шажок. - Иван Иванович, как хорошо у вас! - Ну, что вы, милая! Ну, дайте мне хоть раз
Потрогать плечико, ушко поцеловать! Да почему ж вас долго было не видать? - Иван Иванович, вы сущий комильфо! Отдайте блузку мне, я тороплюсь в ГорФО.
- Ну, что вы, Маничка! Ну, видите сама, Что я по вас всерьёз давно схожу с ума. - Иван Иванович, до встречи! Будь здоров! Взгляни, пожалуйста, не сдвинулся ли шов?
Иван Иванович тачает сапоги, Он с «бодуна» и утром встал не с той ноги, Велит примерить сапожок, привстать, присесть… Не зря твердят, что порох у Ванюши есть.
ОКТЯБРЬ
Последние листья сбивает октябрь, Ветра исступлённо их гонят с обочин, Чужой городок, будто в бурю корабль, Бессонно кружится, дождём заморочен.
Кленовый листок, как мальчишка шальной, За ветку цепляясь, взволнованно машет Открытой пунцовой своей пятернёй - Прохожим, зонтам их, машинам гудящим.
Ему нипочём ни ветра, ни дожди, Забыл о себе он в порыве участья. О, как тяжело без надежд впереди! Но машет листок мне, приветствуя: "Здрасте!"
- Прости меня, Боже, за леность души, За то, что боялась то жизни, то смерти. Отброшены страхи! Мои барыши - Спасённые строки из дней круговерти.
Надвину намокший платок на глаза, Кленовый листок запечатаю в сердце. Похожи прохожие на образа - Не наглядеться.
ВОСПОМИНАНИЕ
В ту весну вернуться невозможно, Для былого нет меня на свете, Даже сердце бьётся осторожно, Если долетает дальний ветер. Выросли взлохмаченные липки, Пчёл весёлых напоили мёдом! Ни к чему стоять мне у калитки За чужим широким огородом. Незачем следить ревнивым взглядом За твоей женой, твоим ребёнком. Никакого счастья мне не надо, Что с ним делать, я не знала б толком.
В ОБЩЕЖИТИИ
В общежитии, сев на койку, Зажимая ладонью рот, Безутешно рыдает Зойка, Будто пригоршней воду пьёт. А подружка над ней смеётся. Всё предавшей, той не понять, Что и горе душе даётся Как Великая Благодать.
РАЙ
Тот день, как юный конь, по грудь в тумане белом Задумался у розовой реки: Там были на двоих у нас душа и тело, Сияли на коленях васильки. Двоим принадлежал весь мир – до горизонта, Лодчонка – в ивняке, в ночи – звезда… Но предал ты любовь, и вмиг, бесповоротно Изгнали нас из рая навсегда.
«ТАНЦЕВАЛА ЦАПЛЯ…»
Танцевала цапля на поляне, Как на нитке, солнца шар качался, Вечер проплывал в речном тумане, Милый в перелеске появлялся. С рыжею двустволкой за плечами – Был похож на рыцаря из книжки, Говорил: – За Синими холмами Много желудей, созрели шишки! Значит, кабаны придут кормиться. Я искал там для засады место. Дай воды из рук твоих напиться, Ты - моя подруга и невеста. Слаще ягод были поцелуи, Трепетные пылкие свиданья… Ох, и скоро он нашёл другую! Не было ни ссоры, ни прощанья. …В редких сновидениях, бывает Вижу перелесок незабвенный, Слышу, что-то милый повторяет, Вновь бываю счастлива безмерно.
КАРТИНА
Нарисуй мне, художник, сирень! Я по ней тосковала зимою, Рядом трогала мёрзлый плетень С заскорузлою снежной каймою.
От сирени на сердце светло, От неё будто веет участьем. Знай, художник, твоё ремесло Мне сулит бесконечное счастье.
Нарисуй мне, художник, сирень, Пусть пригрезится въяве былое, Тот, в душе отпечатанный день, Друг любимый, не ставший судьбою.
Поёт кассета на даргинском языке. Мой друг агулец Магометали Её прокручивает каждый вечер, Когда луна пластается на крышах, И кажется, Что мир И нерушим, И вечен, А трубы фабрик Крепко спят вдали.
Поёт кассета на даргинском языке. Я слов не понимаю, Мой друг не понимает тоже: Ведь на Кавказе каждая гора На собственном наречии глаголет.
Но я люблю Али, А голос на кассете Так юн, Так мучится тоской нездешней, Что крепче крепкого, Белее снега первого Люблю Али, И мысленно прошу: «Не выключай кассету! Пусть голос мучится, Пусть сердце утешается Несбыточной, Нелепейшей мечтой».
КРЫЛЬЯ
Лёг на озеро туман, Будто на сердце – обман, А трёхрядка Пела сладко У заветного причала, Словно тайну чью-то знала.
Всё, что было впереди, Разом стало позади: Погляди-ка Повилика Затянула след, как рану, От калитки – до каштана.
...Пролетели двадцать лет: – Жив мой милый или нет? С кем он дружит? Сыт ли, тужит? Помнит сердце ли доселе, Как свирели дивно пели?
В такт им вторили ручьи, Птицы тенькали: – Вы чьи? Ах, какие Завитые Облака стоят в полнеба! Счастье, молодость – как небыль,
Будто речка унесла! Но остались два крыла. – На том свете Можно ль встретить Мне того, кого любила? Крылья б мигом возвратила!
Были крылья на двоих. Каково ему без них?
ДЕДУШКИН САД
Пахнет дедушкин сад перезревшим шафраном, Перестоянной грушей, травой-резедой, Собирал и сушил дед ее беспрестанно, Чтобы косы я мыла цветочной водой. Ждал всегда, говорил: – Скоро внучка приедет, Сад стремглав обежит, наберет резеды! Брал газеты и книги, читал до обедни, И домашние были все тише воды. Был красивым дедусь, из дворянского рода, /Обеднели и тем при Советах спаслись/, Книги страстно любил, и в года недорода Шли сельчане к нему, говорили про жизнь. Дед схоронен в глуши... Но ведь нежность осталась! Эта родственность душ, что зовется судьбой! Эта искренность чувств… И, казалось бы, малость – К чтенью – пылкая страсть, к Богу – взгляд огневой!
СМУТА
Как Россия сегодня больна! Тёмен лик и делами беспутна: То Дни Города празднует круто, То назавтра опять голодна.
Расплодилось в России жульё, Проходимцы, насильники, хамы, И в торговой палатке, и в храме Обирают безбожно её.
Грабежами открыто живут. Не затем ли развал затевали? За рубеж гонят руды и стали, К нам отходы, токсины везут.
Этот «бал» заказал сатана, Сила доллара, страха, разврата, Демократия лжива, хвостата, С автоматом, с удавкой она.
...Кто погиб на Чеченской войне, Кто убит задарма в подворотне, Кто застрелен вчера, кто – сегодня, Кто нашел злую правду в вине.
Оглушили нас длинной вожжой, Мародёрствуют грозной оравой, Расправляются с отчею славой, Вольным будущим, русской душой.
В ЦЕРКВИ
"Девушка пела в церковном хоре..." Александр Блок
Худенький мальчик с сияющим взглядом Молится пылко с хоругвями рядом.
Просит, как бабушка дома велела, Маменька бражничать чтобы не смела!
Ангелы к Богу возносят молитвы: -Детские муки нас ранят, как бритвы.
Молодеют кладбища России. Новая дорога пролегла На погост, где липки золотые, Ангела босого два крыла.
Восемнадцать лет и двадцать восемь... Вместо жизни только даты – в ряд, Будто их, как траву в поле косят, С медальонов глянцевых глядят
Юноши с бездонными очами, Девушки с улыбкой огневой, Будто собрались на встречу сами, Как бывало прежде – всей гурьбой.
...Кто убит в бою под Гудермесом, А кого распяли палачи, Над иными – черная завеса, Смерть от «ширки», от ножа в ночи.
Пересиль, Россия, отупенье! Умирает, гибнет молодёжь: На убийство, муку и растленье Собственных детей ведь отдаёшь.
НА ЧУЖБИНЕ Берлиным (США)
На чужбине хлеб с полынью, Сон в пол ока, не глубокий, Даже в небе меньше сини, Будто небо с поволокой.
Голубей простор в России! В деревеньке той рыбачьей Мама ждет, друзья, родные Власть ругают, всласть лихачат.
Там, где речка от крылечка Даль весёлую буравит, Мимо леса, поля гречки, За раздольные отавы.
Там все клички до единой Помнит пылкая подруга. Эх, коварная чужбина, Жизнь пустила вскачь по кругу!
И как будто привязала, Притянула, пристегнула, Будто заперла вокзалы, Мысли горькие вдохнула.
Здесь все утра – без надежды, Все мечты – без позолоты, Мерседесы и коттеджи И отменная работа
Не заменят всё ж волненья, Не подбавят в голос дрожи: Сердцу прошлого виденья Настоящего дороже.
Ох, чужбина, край чужбинный. Накормив, не приласкает! Редкий клёкот журавлиный О былом напоминает.
НАРКОМАНКА
Она была зари милее, Всех девушек на свете краше, В заплёванном подъезде нашем Всадить себе пыталась зелье.
Часа четыре как под током, Она в конвульсиях дрожала, Хотелось дать ей одеяло, Чтоб не тряслась хоть так жестоко.
– Помочь? – я тронула за руку. Она ответила: – Не надо. Не знаю обреченней взгляда, Безумная была в нём мука.
Колола сгиб руки без счёта, Пока иглой попала в вену. Вдруг наступила перемена – Окончилась её работа.
Она ушла, как улетела, Я не встречала её больше, Её безвыходность всех горше, Терзает память то и дело.
БЕЗ ОТЦА Егору
Как путник запоздалый, Усталый день уходит, За ним мальчонка увязался Крутолобый И рыжий, Будто маленькое солнце. – Возьми меня в дорогу! – Клянчит, – Там в городе красивом Живёт мой папа И нам не пишет.
– Ну что ты выдумал! – День возражает, – В том городе Сто тысяч человек Живут себе... А ты отца ведь никогда не видел! И как же ты его узнаешь?
– Он рыжий! – Восклицает мальчуган. – А разве много рыжих?! Я всех найду, Спрошу у каждого, Не я ли Его сыночек? И папа сам меня узнает!
– А если ты заблудишься Средь суматошных улиц, Чужих домов, Гудящих перекрестков? Ведь солнце скоро станет, Как мышка, маленьким И спрячется в овраге Под кустом.
...Но мальчуган упорствует И не желает слушать Резонных слов: Ни края. По стройным теням Тополей высоких, Как по ступеням, Бежит вприпрыжку.
А день уже исчез, И у дороги Нет ни конца,
ВДОВЫ
Старятся вместе с котами, В праздники правнуков ждут, Жизнь обветшала с годами, Скучен всегдашний маршрут:
Два магазина, аптека, Редко – газетный киоск. Коль овдовела калека – Тут посерьёзней вопрос:
Некому слова промолвить, Только родному коту! Окна темнеющих комнат Вмиг отразят маяту.
Дети, племянники, внуки Лишь хоронить повезут, Под погребальные звуки Плакать, пожалуй, начнут.
Полно! Не верьте стенаньям, Жарким, обильным слезам: Не тяжело расставанье, Стыдно, наверно, глазам.
В мыслях кота пожалейте: «Бедный, голодный дружок!» Впрочем, у русской жалейки Напрочь осип голосок.
МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
Не меряйте её на свой аршин, За беззаветность сердца – не корите, Её стихов волнение, наитье Сияет веку с грозовых вершин.
Монастырями были ей дворцы, Когда звала суровая работа. Манило счастье лишь до поворота, Потом судьба вела, как под уздцы.
...Париж и Прага, и опять Москва. Но разве в мире непокорных любят? В России ж испокон поэтов губят. В стране рабов возможны ли права!
Больнее, нестерпимей предают На Родине – по-дружески, невинно. Здесь столько бед изведала Марина! Отчаянье сожгло её, как трут
И вот, толпясь, читаем письмена, В них все слова гудят от напряженья, Но не приносят сердцу утоленья – Его ни в чём не ведала она.
НАЕДИНЕ
Мне б с тобой побыть наедине, Пусть часы стучат нам в тишине: Пусть моя ладошка Полежит немножко У тебя в ладони, Прячась от погони.
Потому что сто забот Притаились у ворот, И соседский жирный кот Угощенье страстно ждёт.
Мне б услышать дивные слова, Те, от коих - кругом голова: Пусть дрожат колени И летят мгновенья, И часы проходят Стороною, вроде.
Потому что мы вдвоём То хохочем, то поём, Соглашаемся во всём, Постоянно встречи ждём.
Мне б с тобой побыть наедине, Пусть часы стучат нам в тишине. Мне б услышать дивные слова, Те, от коих - кругом голова
СЧАСТЬЕ
Счастье всегда мгновенно. Сердце ему открой, Пусть пролетит по венам Пчёлок гудящих рой.
Счастье - редчайший случай! "Зайчиком» на стене Вспыхнет небесный лучик И - догоняй во сне.
МАЙСКИЙ ВЕТЕР
Каждый вечер из тихой хаты Я бежала, огнём объята, Повторяла: - Люблю тебя!
Мать дозналась, по ком я сохну, Заперла все двери, все окна: - Не дури! Не сходи с ума!
Дочка, сядь, придержи нервишки, Безоглядной ты стала слишком, Так недолго сгубить себя!
Дул на улице майский ветер В наши окна антенной метил, Кровлю бил и рвал провода.
Укатила я утром в город, Деревеньку забыла скоро - Кругом шла моя голова:
По лимиту радости были, По лимиту меня любили, По лимиту зарплата шла.
Но однажды в свой час ненастный Услыхала я окрик властный, Майский ветер нагнал меня:
- Что ты, девушка, натворила? Память сердца вдруг обрубила! Ты когда в деревне была?
Гнал в потёмках меня до дома, И летела в лицо солома, Не могла я поднять глаза.
Что он выдумал - буйный ветер? Как узнал меня здесь, в берете? Для чего я ему нужна?
На огромном гончарном круге Город правит судьбу, подпруги Затянул, напряг удила.
Только память всегда со мною – Юность, вечер, ветров погоня... Расцветает в былом душа.
Но вернуться! В машине этой Хода заднего нет; приветы Передай, пусть простят меня.
КИММЕРИЯ
Одуряюще пахнет полынь, Мак, ромашек некошеных диво: Подставляют головки счастливо Под ладони - хоть взглядом окинь!
Киммерия! Разбег синевы, Безмятежного моря плесканье, Волны кличут к себе голосками: "Одежонку - долой, и плыви!"
Как взлетают! Уносят от дум, Омывают и тело, и душу. Отрешись от сумятицы, слушай Ненавязчивой вечности шум.
ДОМ ПОЭТА МАКСИМИЛИАНА ВОЛОШИНА
Снесён по смете, выстроен с нуля. Приближен, может быть, к оригиналу… Списали тьму деньжат, материалов, Подлоги скрыло время. И земля.
Но в этот дом не заходил поэт. …Не скрипнут под ногой как встарь ступени, Когда ловил он ритм стихотворений, Когда, сражённый злом, покинул свет.
Жестокая отчизна у славян! Убила наповал и превратила В приманку для заезжего дебила - Поэтов Дом, как новый балаган.
Уж лучше бы не трогали совсем! Хоть в памяти тот Дом тогда б остался Таким, как он поэту представлялся, Как в мире виделся поэтам всем.
Потомки тех, кто растерзал певца, Поэтов Дом экскурсиям отдали, На свой манер стропила перебрали.
Преступно дремлет муза у крыльца.
МОРЕ
Безрассудное море несётся к весёлым ногам, Обнимает и нежит, влечёт и целует, Жарко шепчет невнятицу, мчится стремглав по следам, Необузданной страстью пьянит и чарует.
Разыгравшись, волочит мохнатых сиреней снопы: Грандиозные грозди купаются в пене. Волны роют песок, запрокинув блестящие лбы, Рассыпаются брызгами возле коленей…
